Epistemology & Philosophy of Science

Новое направление развития аналитической эпистемологии возникает как синтез ряда трендов – метаэтики, социальной эпистемологии, метафилософии и экспериментальной философии, – начинающийся с 70-х гг. XX в. Оно призвано, с одной стороны, преодолеть некоторые слабости классической эпистемологии, а с другой, сделать это на прежней классической основе, исходя из понимания знания как обоснованного истинного убеждения. Самоназвание направления в качестве ≪эпистемологии добродетелей≫ (virtue epistemology) обозначает ориентацию на восстановление в правах нормативного подхода и противостояние куайновскому натурализму. Субстанцией интеллектуальных добродетелей, будь то когнитивные способности или моральные черты характера, провозглашается субъект познания. Методом анализа выступает артикуляция ценностных интуиций в процессе познания, которые понимаются большинством исследователей как индивидуальные ментальные состояния, доступные благодаря интроспекции. Способом тестирования таких интуиций служат мысленные эксперименты, моделирующие повседневные познавательные ситуации. Параллельно в рамках эпистемологии добродетелей возникают и альтернативные подходы, вносящие существенные коррективы в предмет и методы аналитической эпистемологии.

В первой части статьи рассматриваются взгляды на природу науки и деятельность ученого, на роль науки в жизни общества, выраженные в трудах крупнейших ученых конца XIX – начала ХХ в. – Э. Маха, А. Пуанкаре и М. Вебера. Показано, что определенные расхождения в понимании науки и ее развития между этими мыслителями были обусловлены их профессиональными ориентациями. В то время как Мах и Пуанкаре, говоря о науке, имели в виду, прежде всего, математизированное естествознание, Вебер ориентировался на общественные науки, которые в то время находились лишь в начале своего развития. Во второй части статьи показано, что в течение ХХ в. наука испытала существенное преобразование, которое было обусловлено тремя взаимосвязанными факторами. Во-первых, научные исследования широко стали финансироваться бизнесом и государством. Во-вторых, на место ученого-одиночки приходят крупные научные коллективы, члены которых выполняют лишь узкоспециализированные функции в решении научной задачи. Наконец, бизнес и государство ориентируют науку на решение прикладных задач, т. е. на разработку новых технических устройств. Вследствие этого основной целью научной деятельности становится не поиск истины, а совершенствование техники, новое знание оказывается лишь побочным продуктом технического прогресса.

В статье опровергается панельный тезис А.Л. Никифорова. Обосновывается неверность его утверждения о том, что идеи Макса Вебера представляют собой маргинальное направление развития науки, связанное с сугубо обществоведческим интересом этого мыслителя. В свою очередь, доказывается, что приписывание Э. Маху и А. Пуанкаре идеи реализма и корреспондетской теории истины является неверным или ограниченно-возможным.

В данной дискуссии, на мой взгляд, главная тема – это понимание человеческой ситуации под влиянием техники. Союз науки и техники пока не выходит за пределы ≪практического антропоцентризма≫ (Г. Марсель), т. е. все более полного удовлетворения потребностей человека. Успехи в области науки и техники сопровождаются десакрализацией культуры и кризисом гуманизма. Осознание экологических, культурных, экзистенциальных проблем приводит к необходимости сдвига векторов научного поиска и технического развития. В этом процессе роль и миссия гуманитарных наук состоит в обозначении и сохранении человеческой перспективы науки и технического прогресса. Они привлекают внимание общества и ученых к гуманизации техники и ее включенности не только в процесс наращивания власти над природой, но и в формирование иного отношения к человеку, в решение глобальных проблем современности.

В статье анализируется современная технонаука. Для функционирования технонауки необходима подготовка большого количества обладающих высшим образованием специалистов. Не все из них работают в системе научных и научно-исследовательских организаций. Часть людей, обладающих высшим образованием, но по долгу службы не связанных с наукой, участвуют в реализации различных проектов гражданской науки. В результате можно выделить две группы ученых: ученые-профессионалы и ученые-дилетанты. Для первых научная деятельность выступает как профессия, тогда как для вторых она скорее может быть описана в терминах удовлетворения их любопытства.

В статье анализируется пессимистическая позиция в отношении науки, которая заключается в том, что сегодняшняя наука регрессирует, будучи вовлеченной в прикладные исследования. Показывается, что пессимизм в отношении сегодняшней науки питается формально-логическим позитивистским образом науки, который не соответствует реальной научной практике. Показывается, что постпозитивистские социально-исторические исследования науки свидетельствуют в пользу того, что наука никогда не была ≪чистой≫. Эта точка зрения позволяет реабилитировать технику и связанную с ней науку и пересмотреть пессимистические прогнозы.

В статье рассматривается проблема ценностных установок в научном поиске. Автор утверждает, что выявить один доминирующий мотив деятельности ученых в современной сложноорганизованной науки не представляется возможным. Автор приводит ряд аргументов в поддержку тезиса о том, что социальные ориентиры современных научных исследований соотносятся с поиском истины.

В статье даны ответы на критические замечания моих коллег, высказанные по поводу идей, представленных мной в первой статье. В целом, как мне кажется, все мы согласны с тем, что образ науки, созданный в философии науки ХХ в., нуждается в существенном изменении вследствие стремительного сближения науки и технологии на протяжении ХХ в.

Теории, отвечающие на вопрос ≪Что такое знание?≫, возникли в аналитической эпистемологии под влиянием проблемы Геттиера – способа опровержения таких теорий знания, составными элементами которых являются истина и убеждение. В работе рассмотрены основные стратегии решения проблемы Геттиера: введение дополнительных элементов к обоснованию, усиление самого обоснования, замена обоснования другим критерием, отказ от выведения теории знания через необходимые и достаточные условия, отказ от признания существования единого понятия знания. В рамках каждой стратегии дается анализ избранных теорий знания. В заключение приведена критика проблемы знания как проекта с переоцененной значимостью, которая демонстрирует необходимость создания новых аргументов для постановки вопроса ≪Что такое знание?≫.

В статье рассматривается тезис о радикальном эмпиризме А. Айера в качестве одного из возможных идейных источников для развития теории речевых актов Дж. Остина. Современная исследовательская литература больше внимания посвящает дискуссии А. Айера и Дж. Остина по вопросу ≪чувственных данных≫, но в то же время можно утверждать, что историко-философской реконструкции их взаимного влияния посвящено достаточно мало внимания. Важность такого рода реконструкции обусловлена тем, что соперничество А. Айера и Дж. Остина в Оксфорде в 30–40-е гг. ХХ в. можно рассматривать как подготовительную работу по рецепции идеи ≪языковых игр≫ Л. Витгенштейна. Сравнивая оппозиции ≪эмпирическое/этическое≫ у А. Айера и ≪констативное/перформативное≫ у Дж. Остина, утверждается, что даже ранние взгляды А. Айера на этику, высказанные им в работе ≪Язык, истина и логика≫, нельзя безоговорочно отнести к логическому позитивизму, поскольку следствия его этического анализа можно рассматривать как важный импульс развития философии обыденного языка.

В 1993 году американским логиком С. Ябло была предложена оригинальная инфинитная формулировка классического ≪Лжеца≫, которая поставила под сомнение традиционное представление о самореференции как базовой структуре любых семантических парадоксов. В статье рассматриваются аргументы, лежащие в основаниях двух разных подходов к анализу предложений ≪Бесконечного Лжеца≫ и пониманию подлинных источников семантических парадоксов. Первый подход (В. Вальпола, Г.-Х. фон Вригт, Т. Боландер и др.) возлагает ответственность за возникновение семантических парадоксов на отрицание предиката истинности. Это лишает предложения ≪Бесконечного Лжеца≫ консистентных истинностных значений. Второй подход основан на модифицированной версии анафорического просентенциализма (Д. Гровер, Р. Брэндом и др.). Понятия истина и ложь трактуются здесь как особые анафорические операторы. Подобные ≪Бесконечному Лжецу≫ логические конструкции не приписывают какие-либо конкретные истинностные значения предложениям, из которых они составлены, а лишь устанавливают определенные виды отношений между семантическим содержанием таких предложений.

Принято считать, что причиной парадоксов является самореференция. Интерес к парадоксу Ябло вызван тем, что он не содержит прямой или косвенной самореференции. Проведенный анализ данного парадокса имеет следующие недостатки: 1) некорректный пересказ цитируемых источников, в том числе и самого парадокса Ябло; 2) приписывание цитируемым авторам того, что они не утверждали; 3) небрежность в использовании логической символики; 4) путаница в терминологии, связанной с понятиями Истины и Лжи; 5) недостаточно аргументированные выводы.

В статье подробно рассматриваются идея ≪открытой текстуры≫ эмпирических понятий и проблемы верификационизма в том виде, в котором они были сформулированы в работах Фридриха Вайсмана. Показано, что эмпирические высказывания невозможно окончательно верифицировать по двум причинам: из-за неполноты описания материального объекта и из-за открытой текстуры используемых в них понятий. Мы не можем окончательно верифицировать высказывания, в которых содержатся эмпирические понятия, потому что не можем определить эти понятия исчерпывающим образом из-за их открытой текстуры. В этом смысле определение понятия будет неполным и незавершенным. Предложена интерпретация открытой текстуры как имманентного свойства понятия, как нечто такого, что в нем заложено a priori, и которое может порождать смутность. Это позволяет сделать вывод, что открытая текстура является возможностью смутности, поэтому смутность в отличие от открытой текстуры устранить можно. Проведенный анализ позволяет обосновывать тезис, что аргумент об ≪открытой текстуре≫ является онтологическим основанием лингвистического антиредукционизма Вайсмана.

В статье устанавливается взаимосвязь между двумя предметными областями: исследованием технологий и звуковыми исследованиями. В контексте исследования технологий автор анализирует влиятельный подход к социальному конструированию технологий и иллюстрирует его примерами из истории создания первого коммерческого электронного музыкального синтезатора. Автор уделяет особое внимание значению стандартизации клавиатуры, а также роли пользователей в развитии данной технологии. Автор полагает, что звук, равно как и технологии, утверждаются во времени. Технологии создания звука, практики исполнения и более широкие культурные аспекты (такие как присвоение названий звукам) являются важнейшими составляющими стандартизации звучания.

Когнитивные исследования могут внести вклад в формальноэпистемологическое исследование репрезентации знаний, поскольку, во-первых, они могут рассматриваться как описательная наука, имеющая тот же предмет, для которого формальная эпистемология является наукой нормативной. И, во-вторых, понятие репрезентации играет определяющую роль в обеих дисциплинах, хотя и различается в оттенках своего значения. Репрезентация, на мой взгляд, имеет смысл только в сочетании с вычислениями. Процесс может рассматриваться как вычислительный, если он придерживается некоторого алгоритма и не зависит от материального субстрата. Традиционно психология не определяется непосредственно нейробиологией, оставаясь на уровне функционального или динамического анализа на уровне ≪что≫ и пропуская механистические объяснения на уровне ≪как≫. Поэтому любая версия вычислительного подхода в психологии является весьма перспективным шагом в интеграции двух научных сфер. С другой стороны, цифровой и линейный вычислительный подход классической когнитивной науки мало чем может помочь в этом, поскольку ему не достает биологической реалистичности. Таким образом, на методологическом уровне необходим переход от классического вычислительного подхода в стиле Тьюринга к общей вычислительной теории, которая смогла бы охватить сложную архитектуру нейронных вычислений. Для достижения этой цели передовая когнитивная нейробиология нуждается в удовлетворительной математической теории, применимой к естественным, особенно нейронным, вычислениям. Вычислительные системы могут быть истолкованы как естественные или искусственные устройства, которые используют некоторые физические процессы на своих более низких уровнях в качестве атомарных операций для алгоритмических процессов на своих более высоких уровнях. Когнитивная система – это многоуровневый механизм, в котором лингвистические, визуальные и другие процессоры надстраиваются над многочисленными уровнями более элементарных операций, которые в конечном итоге сводятся к элементарным нейронным спайкам. Гипотеза, отстаиваемая в этой статье, состоит в том, что знания порождаются не только отдельным вычислительным устройством, например мозгом, но также и системой социальной коммуникации, которая, в свою очередь, может быть представлена в качестве своего рода суперкомпьютера, имеющего архитектуру параллельной сети. Следовательно, правдоподобное описание производства и обмена знаниями должно опираться на некоторую математическую теорию социальных вычислений, а также теорию естественных, особенно нейронных, вычислений.

В статье исследуется проблемное поле современной этики нейронаук (нейроэтики) и представлен философский анализ ряда проблем этой междисциплинарной области знания, имеющих прикладной характер.Дано общее представление о состоянии этической проблематики современных нейронаук и показано, что исследования в данной области охватывают как фундаментальные проблемы, которые классически относились к области исследования философии (например, такие как проблема психофизического дуализма, физических оснований сознания, свободы воли и ее взаимосвязи с деятельностью мозга), так и проблемы с прикладной направленностью, эксплицирующие этико-социальное и правовое измерение развития инноваций в области нейронаук и актуализирующие анализ их социальных рисков. В статье отмечается, что развитие нейроэтики в современном мире стало возможно благодаря особому способу функционирования современной науки, который получил название технонауки, и развитию феномена этизации технологического развития, который в практическом плане выразился в исследовании проблемы соответствия результатов инновационных научно-технических проектов интересам различных социальных групп, их ожиданиям и ценностям, а также способствовал определению статуса новых технологий в отношении социальной реальности. На основе использования ресурса дискурс-анализа Р. Харре, выделившего персональные грамматики (П–грамматики), организмические грамматики (О–грамматики) и молекулярные грамматики (М–грамматики), был представлен этико-философский анализ такой проблемы современного дискурса о нейронауках, как ≪смерть мозга≫, и дано структурное описание новых биотехногенных идентичностей человека. Сделан вывод о том, что концепция смерти мозга представляет пример конвенционального характера научной истины, на формирование которой оказывают влияние различные социокультурные и экономические факторы. В контексте развития нейронаук и появления новых методов регенерации мозга она может быть подвергнута переосмыслению.

Статья посвящена новой исследовательской оптике в философии науки, развитие которой в 1980‒90-е гг. позволяет посмотреть на параллельно происходившую компьютерную революцию как на революцию в математике. Огромная популярность концепции научных революций Т. Куна сделала неизбежной потребность в преодолении ее во многих отношениях. В статье выделено два таких направления: смещение внимания с теоретических на инструментальные и с локальных (≪малых≫) на глобальные (≪большие≫) революции. Компьютерная революция рассматривается как характерный пример глобальной инструментальной научной революции. Эти изменения ракурса в посткуновской трактовке научных революций коррелятивны общей тенденции, состоящей в переходе к более плюралистическому и трансдисциплинарному образу науки, в частности, не поощряющему отрыв математики от других наук. Этот новый образ создает подходящие условия для распознавания материально-технических революций в истории математики. В частности, компьютерная революция может быть увидена как революция в математике par excellence.

Статья посвящена рассмотрению семантического измерения дискуссий об эквивалентности и взаимозаменяемости оригинальных лекарственных препаратов и их более дешевых ≪копий≫ (дженериков). Регистрация препарата в качестве дженерика обычно требует подтверждения его идентичности оригинальному препарату в плане химической структуры действующего вещества. Однако, по мнению многих врачей и пациентов, первые значительно уступают вторым в плане эффективности и безопасности. Эти дискуссии рассматриваются как пример публичного обсуждения достижений технонауки. Стороны конфликта определяли тождество, исходя либо из химической структуры препарата (вторичный интенсионал, по Д. Чалмерсу), либо из феноменальных характеристик ситуации его применения (первичный интенсионал, по Чалмерсу). В этой связи способом разрешения конфликта выглядит выстраивание иерархии способов определения эквивалентности в биомедицине. Методология доказательной медицины уже располагает такой иерархией, позволяющей определить валидность результатов исследования для клинической практики. Согласно этой иерархии ≪феноменальные≫ характеристики итогов лечения (качество и продолжительность жизни пациентов) важнее инструментально установленных показателей. Соответственно должна существовать возможность аннулировать признание эквивалентности препаратов на основании новых клинических данных об эффективности и безопасности дженерика. В более общем плане это означает, что воздействующие непосредственно на человека достижения технонауки могут быть оценены только им самим. Признание приоритета такой оценки является основанием ≪разделения лингвистического труда≫ при обсуждении технонаучного развития.

В статье рассматриваются дискуссии о понятии вероятности, которые развернулись в отечественной науке в конце 1920-х гг. и в 1930-е гг.: аксиоматическому понятию вероятности, сформулированному А.Н. Колмогоровым (1929‒1934 гг.), противостояло эмпирическое (частотное) понятие вероятности, выдвинутое австрийским математиком и философом Р. фон Мизесом (1919 г.). При этом физики-теоретики поддерживали (с рядом оговорок) точку зрения фон Мизеса, а математики и специалисты по математической физике аксиоматический подход Колмогорова. В статье отмечено, что эмпирический (частотный) подход поддерживался операционалистской позицией, популярной среди физиков конца 1920-х – 1930-х гг., а аксиоматический подход ‒ идеологией объективизма, свойственной математической физике.

В статье критически рассматриваются идеи нидерландского философа и антрополога Аннмари Мол. Анализу подвергается, главным образом, ее основной труд ≪Множественное тело: Онтология в медицинской практике≫. По мнению автора статьи, А. Мол удалось предложить свой вариант ≪онтологического поворота≫ и, возможно, поменять акценты во всем теоретическом репертуаре акторно-сетевой теории (ANT). Она, осуществляя ≪полицейское расследование≫ в больнице Z, сумела показать множественность онтологий тела и его заболевания / недуга. То, что называют недугом, представляется большим числом акторов – людей, их отношений, инструментов, методик диагностики и т. д., – которые в совокупности могут быть представлены как сборка, ассамбляж (assemblage). ≪Хореография онтологии≫ такой сборки имеет контингентный характер, так как может быть иной.