Sign Systems Studies

The introductory article proposes to offer a general frame for the special issue, discussing the emergence of semiotics of history as a new discipline or approach in the humanities. It presents an overview on the attempts of joining the history and semiotics in the Western world since the early 1980s, with a special focus on the United States, and examines the contribution of the Tartu-Moscow School of Semiotics to the semiotic study of history, paying the main attention to the work of Juri Lotman and Boris Uspenskij. Finally, a survey of the articles that make up the special issue dedicated to the 80th anniversary of Boris Uspenskij is presented.Вступительная статья определяет ключевые темы всего спецвыпуска: в ней обсуждается появление семиотики истории как новой дисциплины или подхода в гуманитарных науках. В статье предлагается обзор попыток объединения истории и семиотики, предпринимавшихся западными учеными (прежде всего американскими) с начала 1980-х годов. Далее рассматривается вклад представителей Тартуско-московской школы в исследование истории sub specie semioticae (основное внимание уделяется работам Ю. М. Лотмана и Б.А. Успенского). В заключении представлены аннотации статей, составивших настоящий том, посвященный 80-летию Б. А. Успенского.Sissejuhatav artikkel pakub erinumbrile uldise raami, arutledes ajaloosemiootika kui uue distsipliini voi lahenemise esiletousu ule humanitaarteadustes. Artikkel teeb ulevaate ajaloo ja semiootika uhendamiskatsetest laanemaailmas 1980. aastate algusest alates, fookusega Ameerika Uhendriikidel. Seejarel kasitletakse Tartu-Moskva semiootikakoolkona panust ajaloo semiootilisse uurimise, poorates pohitahelepanu Juri Lotmani ja Boriss Uspenski toodele. Lopetuseks on esitatud kokkuvote artiklitest, mis moodustavad selle Boriss Uspenski 80. sunniaastapaevale puhendatud erinumbri.

The perception of time is culturally conditioned which means that in different cultures time may be experienced – perceived, conceptualized and evaluated – in diverse ways. The distinction between past, present and future seems to be a universal phenomenon, but the relations of these categories may be different in different cultural codes. The author defines two models of temporal perception, ‘historical’ and ‘cosmological’, analysing the conceptualization of time in each of them.Восприятие времени культурно обусловлено – в разных культурах время ощущается, концептуализируется и оценивается по-разному. Различение прошлого, настоящего и будущего является универсальным феноменом, но отношения между этими категориями могут отличаться в разных кодах культуры. Автор определяет две модели восприятия времени – «историческую» и «космологическую» – и анализирует концептуализацию времени в обеих.Aja tajumine on kultuuriliselt tingitud, mis tahendab, et erinevates kultuurides voidakse aega kogeda – tajuda, kontseptualiseerida ja hinnata – erineval moel. Mineviku, oleviku ja tuleviku eristamine naib olevat universaalne fenomen, kuid nende kategooriate vahelised suhted voivad erinevates kultuurikoodides osutuda erinevateks. Autor defineerib kaks aja tajumise mudelit – ‘ajaloolise’ ja ‘kosmoloogilise’ – ning analuusib aja kontseptualiseerimist kummaski neist.

The reflections on civilization, barbarism, and their intricate relationship, which were put forward in ancient Greece, from Herodotus to Aristotle, had a longterm impact. In the mid-16th century debate which took place in Valladolid, between Juan Gines de Sepulveda and Bartolome de Las Casas, about the status of the native populations of the New World, the Latin translations of Aristotle’s Politics, and its comment by St. Thomas Aquinas, proved to be especially relevant for both opponents. Were Indian natives comparable to Aristotle’s “natural slaves”? Was the war against them comparable to hunting wild beasts? The paper focuses on the debate and its contemporary implications.Рассуждения о цивилизации, варварстве и их сложных взаимоотношениях, которые выдвигались в Древней Греции от Геродота до Аристотеля, возымели долгосрочные последствия. В дебатах о статусе коренных народов Нового Света, состоявшихся в Вальядолиде в середине 16 века между Хуаном Гинесом де Сепульведой и Бартоломе де Лас Касасом, особенно актуальными для обоих противников оказались латинские переводы «Политики» Аристотеля и комментарии к ней Фомы Аквинского. Были ли индейцы сопоставимы с «рабами по природе» Аристотеля? Была ли война против них сопоставимой с охотой на диких зверей? В статье основное внимание уделяется обсуждению дебатов и их современным последствиям.Antiik-Kreekas Herodotosest Aristoteleseni valja pakutud motisklustel tsivilisatsioonist, barbaarsusest ja nende omavahelisest keerukast suhtest oli kaugeleulatuv moju. 16. sajandi keskel Valladolidis Juan Gines de Sepulveda ja Bartolome de Las Casase vahel aset leidnud debatis Uue Maailma poliselanikkonna staatuse ule osutusid molema vastase jaoks eriti oluliseks Aristotelese “Poliitika” tolked ladina keelde ja Aquino Thomase kommentaar sellele. Kas indiaanlastest poliselanikke vois korvutada Aristotelese “loomuparaste orjadega”? Kas soda nende vastu vois korvutada metsloomade kuttimisega? Artiklis keskendutakse debatile ning selle kaasaegsetele implikatsioonidele.

This article addresses the notion of a Russian spacetime, in which the spatial parameters constitute one of the most important constant of history. This constant is not dependent on the governing ideology. What changes is the evaluative, that is, the most superficial, component; what is a matter of pride for some people, is a discredit to others. Yet nobody seems to contest the dominant of spatiality. In the article, a typology of this betweenness is offered; different Russian ideologists have used all options that are theoretically possible.В статье рассматриваются те аспекты русского хронотопа, в которых пространственные параметры конституируют наиболее существенные константы российской истории. Культурная константа не зависит от господствующей идеологии, она в равной мере характеризует и оппозиционные взгляды и движения. Варьируются оценочные, т.е. наиболее поверхностные семантические компоненты: то что составляет предмет гордости для одних является позором для других, однако само наличие соответствующих констант даже не обсуждается. В статье предлагается типология промежуточности. Примечательно, что в идеологическом пространстве русской культуры реализуются все теоретически возможные конструкции.Artiklis kasitletakse neid vene kronotoobi aspekte, milles ruumilised parameetrid konstitueerivad tahtsaimaid Venemaa ajaloolisi konstante. Kultuuriline konstant ei soltu valitsevast ideoloogiast, see iseloomustab vordselt ka opositsioonilisi vaateid ja liikumisi. Varieeruvad aga hinnangulised, st koige pealispindsemad semantilised komponendid: see, mis on uhtedele uhkuseasi, on habiks teistele, kuid vastavate konstantide olemasolu ei kuulu isegi arutlusele. Artiklis pakutakse valja vahepealsuse tupoloogia. On markimisvaarne, et vene kultuuri ideoloogilises ruumis realiseeruvad koik teoreetiliselt voimalikud konstruktsioonid.

Proceeding from materials relating to the “Time of Troubles”, this article examines the phenomenon of imposture (samozvanchestvo) as one of the symbols of Russian political history from the early 17th to the mid-19th century. The duration of the “impostor epidemic” coincides exactly with that of serfdom, and imposture itself can be described as a social reaction to a form of authority founded on total personal dependence. The article aims to develop further Boris Uspenskij’s argument that reveals in sacralization of the Tsar’s power in medieval Russia the main reason of imposture. Rene Girard’s conception of mimetic desire serves as the theoretical perspective for such a development.Опираясь на материал Смутного времени, статья исследует феномен самозванчества как один из символов, характерных для русской политической истории с XVII по середину XIX века. Период «самозванческой эпидемии» совпадает по времени с существованием в России крепостного права, а сама фигура самозванца может быть описана как социальная реакция на такую форму власти, которая основывается на абсолютной личной зависимости. Целью статьи является дальнейшее развитие тезиса Бориса Успенского, который обнаружил в сакрализации царской власти фундаментальную причину возникновения самозванчества. Концепция миметического желания Рене Жирара служит в качестве теоретической перспективы, актуальной для развития этого тезиса.Lahtudes nn “Segaduste aega” puudutavatest materjalidest vaadeldakse artiklis isehakanud trooninoudluse (samozvanchestvo) nahtust kui uht Vene poliitilise ajaloo sumbolit 17. sa jandi algusest kuni 19. sajandi keskpaigani. “Trooninoudlusepideemia” kestvus langeb ajaliselt tapselt kokku parisorjuse omaga ning trooninoudlemist ennast voib kirjeldada kui uhiskondlikku reaktsiooni voimuvormile, mis pohines taielikult isiklikul soltuvusel. Artikli peamine eesmark seisneb katses arendada edasi Boriss Uspenski argumenti, mis paljastab tsaarivoimu sakraliseerimises keskaegsel Venemaal trooninoudlemise pohiprintsiibi. Selle arengu teoreetiliseks perspektiiviks sobib Rene Girard’i mimeetilise iha moiste.

This article compares two different approaches to the humanities in general and to anthropology in particular, represented by two renowned French scholars, Claude Levi-Strauss (1908–2009) and Germaine Tillion (1907–2008). While Levi-Strauss emphasized the importance of an objective stance in the humanities and wanted to eliminate all subjectivity, Tillion desired to reserve an exclusive role for subjectivity, preferring human individuals to abstractions. The article suggests looking for the reason for these opposite positions within the disparate experiences the two scholars had during World War II: an American university life for Levi-Strauss, and “humanist classes” in a German concentration camp for Tillion. A person who had been through the schooling at Ravensbruck could not arrive at the same conception of the field as another whose experiences came from the campus of an American university.В этой статье сравниваются два разных подхода к гуманитарным наукам вообще и к антропологии в частности, представленные двумя знаменитыми французскими учеными Клод Леви-Строссом (1908–2009) и Жерменой Тильон (1907–2008). В то время как Леви-Стросс подчеркивал важность объективной позиции в гуманитарных науках и хотел устранить всякую субъективность, Тильон хотела зарезервировать исключительную роль для субъективности, предпочитая людей абстракциям. В статье предлагается найти причину этих противоположных позиций в несопоставимом опыте двух ученых во время Второй мировой войны: жизнь американского университета у Леви-Стросса и «уроки гуманизма», усвоенные Тильон в немецком концентрационном лагере. Человек, прошедший школу жизни в Равенсбрюке, не мог прийти к той же концепции, что и другой, живший в кампусе американского университета.Artiklis korvutatakse kahte erinevat lahenemist humanitaarteadustele uldisemalt ning antropoloogiale konkreetsemalt, mida esindasid kaks tunnustatud prantsuse teadlast, Claude Levi-Strauss (1908–2009) ja Germaine Tillion (1907–2008). Kui Levi-Strauss rohutas objektiivse hoiaku olulisust humanitaarias ning tahtis vabaneda igasugusest subjektiivsusest, siis Tillion soovis reserveerida subjektiivsusele eksklusiivset rolli, eelistades inimesi abstraktsioonidele. Artiklis pannakse ette otsida nende vastandlike seisukohtade pohjusi kahe opetlase erinevatest kogemustest II maailmasoja ajal: Levi-Straussi elust Ameerika ulikoolis ning Tillioni Saksa koonduslaagris omandatud “humanismioppetundidest”. Inimene, kes oli teinud labi Ravensbrucki koolituse, ei saanud hakata valdkonda kontseptualiseerima samamoodi kui teine, kelle kogemus parines Ameerika ulikoolilinnakust.

The interpretation of cultural history in the context of cultural semiotics, especially interpretation of semiotics of cultural history as a semiotics of culture, and semiotics of culture as a semiotics of cultural history, gives us, first, a deeper understanding of the analysability of cultural history and, at the same time, of the importance of history and different aspects of temporality for the semiotics of culture. Second, the history of the semiotics of culture, especially the semiotics of culture of the Tartu-Moscow School of Semiotics, is an organic part of cultural history, while the self-presentation of the school via establishing explicit and implicit contacts with the heritage of Russian theory (the Formalist School, the Bakhtin circle, Vygotskij, Eisenstein etc) was already a semiotic activity and an object of the semiotics of cultural history. Third, the main research object of semiotics of culture is the hierarchy of the sign systems of culture and the existent as well as historical correlations between these sign systems. Such conceptualization of the research object of semiotics of culture turns the latter into a semiotics of cultural history. Emphasizing the semiotic aspect of cultural history can support the development of semiotics of culture in two ways. First, semiotics of culture has the potential of conducting more in-depth research of texts as mediators between the audience and the cultural tradition. Second, semiotics of culture as a semiotics of cultural history can be methodologically used for establishing a new (chronotopical) theory of culture.Толкование истории культуры в контексте семиотики культуры, а особенно толкование семиотики истории культуры в качестве семиотики культуры и семиотики культуры в качестве семиотики истории культуры приближает нас прежде всего к возможности более глубокого понимания анализируемости истории культуры и в то же время и значения разных аспектов темпоральности для семиотики культуры. Во-вторых, семиотика культуры и особенно семиотика культуры Тартуско-московской школы, составляет естественную часть истории культуры, а самоопределение данной школы через явные и скрытые связи с цензурованной русской теорией (русская формальная школа, круг Бахтина, Выготский, Эйзенштейн и др) является по природе семиотической деятельностью и тем самым объектом исследования семиотики истории культуры. В-третьих, объектом исследования семиотики культуры является иерархия знаковых систем культуры и как актуальная, так и историческая корреляция между данными знаковыми системами. Подобная концептуализация объекта исследования превращает семиотику культуры одновременно в семиотику истории культуры. Актуализация семиотического аспекта истории культуры поддерживает развитие семиотики культуры в двух направлениях. С одной стороны, поддерживаются предпосылки семиотики культуры для более глубокого анализа текстов как посредников между аудиторией и культурной традицией. С другой стороны, семиотика культуры как семиотика истории культуры содействует методологически созданию новой (хронотопной) теории культуры.Kultuuriloo tolgendamine kultuurisemiootika kontekstis, eriti kultuuriloo semiootika tolgendamine kultuurisemiootikana ja kultuurisemiootika tolgendamine kultuuriloo semiootikana, annab meile koigepealt voimaluse sugavamalt moista kultuuriloo analuusitavust ja uhtlasi ajaloo ja temporaalsuse eri aspektide tahtsust kultuurisemiootikale. Teiseks moodustab kultuurisemiootika ja eriti Tartu-Moskva koolkonna kultuurisemiootika kultuuriloo orgaanilise osa ning selle koolkonna enesemaaratlus nahtavate ja peidetud seoste kaudu tsenseeritud Vene teooriaga (vene vormikoolkond, Bahtini ring, Vogotski, Eisenstein jt) on loomuldasa semiootiline tegevus ja kultuuriloo semiootika uurimisobjekt. Kolmandaks, kultuurisemiootika uurimisobjektiks on kultuuriliste margisusteemide hierarhia ning tanapaevane ja ajalooline korrelatsioon nende margisusteemide vahel. Selline uurimisobjekti kontseptualiseerimise viis kultuurisemiootikas teeb sellest uhtlasi kultuuriloo semiootika. Kultuuriloo semiootilise aspekti esiletoomine toetab kultuurisemiootika kaht arengusuunda. Koigepealt saab paremini avalduda kultuurisemiootika eeldus tekstide kui auditooriumi ja kultuuritraditsiooni vahendajate sugavamaks analuusiks. Teiseks saab kultuurisemiootika kui kultuuriloo semiootika metodoloogiliselt kaasa aidata uue (kronotoobilise) kultuuriteooria loomisele.

This article compares the approaches to the semiotics of history of two central figures of the Tartu-Moscow School of Semiotics – Juri Lotman and Boris Uspenskij. It is argued that Lotman’s approach to the semiotics of history is closely connected with the development of his theory of the semiosphere (despite Lotman’s unfailing interest in history, his theoretical interpretation of the historical process was, in fact, secondary to his reflection on the semiosphere), that is, with the shift in his research from studies of literary-historical cases to typology. Meanwhile, Uspenskij, a linguist who started out as a scholar of structural language typology, moved in the opposite direction, becoming increasingly engaged in the examination of individual historical cases. Lotman’s correspondence with Uspenskij serves as proof that semi-formal communication on scientific issues between the representatives of the Tartu-Moscow School was often what inspired new fundamental ideas and further development of theoretical concepts.В статье рассматриваются трактовки семиотики истории у двух ведущих представителей Тартуско-московской семиотической школы – Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского. Демонстрируется, что лотмановский вариант семиотики истории тесно связан с разработкой его теории семиосферы (в частности, указывается на то, что, несмотря на постоянный интерес Лотмана к исторической проблематике, теоретическое осмысление исторического процесса фактически явилось следствием размышлений ученого о семиосфере, а не предшествовало им), то есть переходом от конкретно-исторических исследований к типологическим. В то же время лингвист Успенский, начинавший как специалист по структурной типологии языков, двигался в противоположном направлении, все больше занимаясь конкретно-историческими исследованиями. На материале переписки Лотмана с Успенским показано, что полуформальное научное общение представителей тартуско-московской школы зачастую играло ведущую роль при рождении основополагающих идей и разработке теоретических концептов.Artiklis korvutatakse kahe Tartu-Moskva koolkonna keskse kuju – Juri Lotmani ja Boriss Uspenski – lahenemist ajaloosemiootikale. Vaidetakse, et Lotmani lahenemine ajaloosemiootikale on tihedalt seotud tema semiosfaariteooria valjatootamisega (hoolimata Lotmani vaibumatust huvist ajaloo vastu jai ajalooprotsessi teoreetiline tolgendamine tema jaoks tegelikult semiosfaari ule motisklemise varju). S.t nihkega tema teadustoos ajalooliskirjanduslike uksikjuhtumite uurimiselt tupoloogiatele. Samas liikus Uspenski, keeleteadlane, kes alustas strukturaalse keeletupoloogia uurijana, vastassuunas, hakates uha enam tegelema ajalooliste uksikjuhtumite vaatlemisega. Lotmani kirjavahetus Uspenskiga on toendiks, et uusi alustrajavaid ideid ning teoreetiliste moistete edasiarendamist inspireeris sageli Tartu-Moskva koolkonna esindajate poolformaalne suhtlus teadusteemadel.

The article describes the semiotic approach developed by Boris Uspenskij to study the historical process. Uspenskij’s semiotics of history is integrally bound with the Tartu-Moscow School’s programme of cultural semiotics and is rooted in the fundamental premises of that programme, which he helped to shape. These premises contain a complex ontology of culture, encompassing three levels: cultural memory, sets of cultural texts, and semiotic systems, which model both the image of the world and programmes of action. Uspenskij’s analytical model of semiotics of history highlights the pragmatic aspect of the process of historical communication: the agency of its participants as carriers of culture and sign users. This article presents the role of reflexivity in the historical process, associated with reconstruction of the meaning of the past and prospective shaping of the future. Making history means constantly renewing the narrative about past events, which determines the future course of history in the present. Uspenskij presents opposite cultural tendencies in the historical process, associated with different types of semiosis, as symbolic conflicts. The article shows the role of symbolism and symbolic politics in the processes of making history in the model of semiotics of history. This model makes it possible to link together research on cultural memory, time, communicative action and symbolism.В статье описан семиотический подход, разработанный Борисом Успенским для изучения исторического процесса. Семиотика истории Успенского неразрывно связана с программой семиотики культуры Тартуско-московской школы и коренится в фундаментальных предпосылках этой программы, которую он помог сформировать. Эти основы включают в себя комплексную онтологию культуры, которая охватывает три уровня: память культуры, тексты культуры и семиотические системы, которые моделируют образ мира и программы действия. Аналитическая модель семиотики истории Успенского подчеркивает прагматический аспект процесса исторической коммуникации – деятельность (agency) ее участников в качестве носителей культуры и пользователей знаков. В статье представлена роль рефлексии в историческом процессе, связанная с реконструкцией смысла прошлого и формированием будущего. Создание истории означает постоянное обновление повествования о прошлых событиях, которое определяет будущий ход истории в настоящем. Успенский представляет находящиеся в оппозиции культурные тенденции в качестве символичных конфликтов. Роль символизма и символической политики в процессах делания истории показывается в рамках модели семиотики истории, которая позволяет соединить изучение памяти культуры, времени, коммуникативной деятельности и символизма.Artiklis kirjeldatakse Boriss Uspenski poolt valja tootatud semiootilist lahenemist ajalooprotsessi uurimisele. Uspenski ajaloosemiootika on sisimas seotud Tartu-Moskva koolkonna kultuurisemiootika programmiga ning vorsub selle programmi fundamentaalsetest alustest, mida Uspenski aitas kujundada. Need alused sisaldavad kompleksset kultuuriontoloogiat, mis holmab kolme tasandit: kultuurimalu, kultuuritekstide kogum ja semiootilised susteemid, mis molemad modelleerivad maailma kuvandit ning tegevusprogramme. Uspenski analuutiline ajaloosemiootika mudel rohutab ajaloolise kommunikatsiooni protsessi pragmaatilist aspekti: selles osalejate agentsust kultuurikandjate ning margikasutajatena. Artiklis tutvustatakse reflektiivsuse rolli ajaloolises protsessis, mida seostatakse mineviku tahenduse rekonstrueerimisega ning tuleviku ettesuunatud kujundamisega. Teha ajalugu tahendab pidevalt uuendada minevikusundmusi puudutavat narratiivi, mis maarab olevikus ara ajaloo tulevikukaigu. Uspenski esitab ajalooprotsessis ette tulevaid vastandlikke kultuurisuundumusi, mis on seotud erinevat tuupi semioosiga, sumboolsete konfliktidena. Artiklis naidatakse sumbolismi ja sumboolse poliitika rolli ajalootegemiseprotsessides ajaloosemiootika mudelis. See mudel voimaldab uhendada kultuurimalu, aja, kommunikatiivse tegevuse ja sumbolismi uurimist.

The article explores the reception of Boris Uspenskij’s writings and ideas outside of the Soviet Union, primarily in Western European and North American academic contexts. The present brief overview of Uspenskij’s academic reception covers the translations of his best-known scholarly works [first and foremost “Historia sub specie semioticae” and “Istoriya i semiotika (Vospriyatie vremeni kak semioticheskaya problema)”] into English, French, Spanish, German and other European languages, as well as various references to Uspenskij’s ideas on what nowadays would be categorized as ‘semiotics of history’, or thoughts at least in some way related to the ‘cultural-semiotic approach to history’ of the Tartu-Moscow School of Semiotics.В статье рассматривается рецепция научных идей Бориса Андреевича Успенского за пределами Советского Союза, главным образом в западноевропейском и северо-американском академических кругах. Данный обзор академических рецепций работ Успенского охватывает переводы его наиболее известных историко-теоретических трудов [в первую очередь «Historia sub specie semioticae» и «История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема)»] на английский, французский, испанский, немецкий и другие европейские языки. Обзор также включает рассмотрение различных «западных» ссылок и отзывов на идеи Б.А. Успенского, относящиеся к «семиотике истории» и рассуждения связанные с «культурно-семиотическим подходом к истории» практикуемым Тартуско-московской школой семиотики.Artiklis vaadeldakse Boris Uspenski kirjutiste ja ideede retseptsiooni valjaspool Noukogude Liitu, eelkoige Laane-Euroopa ja Pohja-Ameerika akadeemilises kontekstis. Kaesolev luhike ulevaade Uspenski sellisest akadeemilisest retseptsioonist katab tuntuimate teadustoode [eelkoige “Historia sub specie semioticae” ning “Ajalugu ja semiootika (Aja tajumine kui semiootiline probleem)”] tolkeid inglise, prantsuse, hispaania, saksa ja teistesse Euroopa keeltesse ning mitmesuguseid viitamisi Uspenski ideedele valdkonnas, mida tanapaeval kategoriseeritakse ‘ajaloosemiootikaks’, voi motetele, mis on vahemalt mingil moel seotud Tartu-Moskva semiootikakoolkonna “kultuurisemiootilise lahenemisega” ajaloole.

The bibliography provides a list of Boris Uspenskij’s publications in English, including works written in co-authorship and various reprints/reissues. For the most part, Uspenskij’s publications in English are translations of his books and articles originally written in Russian and previously published in the Soviet Union/Russia. The first English-language publication of his work, the monograph Principles of Structural Typology appeared in 1968; the current bibliography consists of 65 entries from a period spanning from 1968 till today.Данная академическая библиография содержит список англоязычных публикаций Бориса Андреевича Успенского, в том числе его работы, написанные в соавторстве и различные репринты/переиздания. Большинство публикаций Б.А. Успенского на английском языке являются переводами его книг и статей, которые первоначально были написаны на русском языке и опубликованы в Советском Союзе/России. Первая англоязычная работа автора (монография «Принципы структурной типологии») вышла в 1968 году. Текущая библиография состоит из 65 публикаций охватывающих период с 1968 по 2017 год.Bibliograafia esitab loendi Boris Uspenski inglise keeles ilmunud toodest (sealhulgas kaasautorluses kirjutatud teostest ning mitmesugustest uustrukkidest ja taasavaldamistest). Enamik Uspenski inglise keeles ilmunud teoseid on tema algselt vene keeles kirjutatud ning varem Noukogude Liidus/Venemaal avaldatud raamatute ja artiklite tolked. Esimene Uspenski teos (monograafia “Strukturaalse tupoloogia pohimotted”) avaldati inglise keeles 1968. aastal, jooksev bibliograafia katab uhtekokku 65 nimetust 1968. aastast tanapaevani.

The two interviews with Boris Uspenskij on history and the contemporary state of linguistics and semiotics discuss the necessity to elaborate a common terminology in semiotics, at the same time speaking about perspectives for interdisciplinary research, various research models, and the possibilities to produce proof in the humanities. Commenting upon some of his own works, in particular on Ego loquens (2007), Boris Uspenskij reflects upon the crucial events of his academic life and on contacts with his colleagues, emphasizing the importance of friendship with Roman Jakobson and Juri Lotman.Высказывая свое мнение об истории и современном состоянии лингвистики и семиотики, в двух интервью Борис Успенский рассуждает о необходимости разработки общей рабочей терминологии для специалистов по семиотике, в то же время говоря о перспективах междисциплинарных исследований, о существовании разных исследовательских моделей и о принципиальных возможностях доказательств теорий в гуманитарных науках. Возвращаясь к уже написанным своим работам – в частности, к книге Ego loquens (2007), – Борис Успенский комментирует ряд важных событий своей акаде мической биографии и делится воспоминаниями о встречах и контактах с коллегами, особенно подчеркивая значимость дружбы с Романом Якобсоном и Юрием Лотманом.Labi kahe intervjuu esitab Boriss Uspenski oma vaateid semiootika ja lingvistika ajaloole ja praegusele seisule. Ta rohutab vajadust uhtse semiootikaterminoloogia jarele ning koneleb interdistsiplinaarsete uuringute perspektiividest, erinevatest mudelitest ja toestamisvoimalustest humanitaarteadustes. Kommenteerides oma toid, pohjalikumalt eelkoige raamatut Ego loquens (2007), kirjeldab ta uhtlasi olulisi sundmusi oma teadlaselus ning raagib kontaktidest Louis Hjelmslev’, Roman Jakobsoni ja Juri Lotmaniga.